Анатолий ФИЛИН
Из поэтического сборника "ГЕРБАРИЙ"
О ВОЙНЕ В МИРНОЕ ВРЕМЯ
1
Тревога! Команда: «В ружьё!»
Учебная иль боевая?
Команда и нам всё равно —
Со смертью ли, в шутки играем.
Торг оптом. Ни лиц, ни души,—
Мы все единица в конечном.
За нас уже кто-то решил
Вопрос о молчании вечном.
Стреляй! Не осудят, простят —
Ты делаешь важное дело...
И по полю весело пули летят,
Корёжа здоровое тело.
Все прокляты клятвами мы.
Знамение знаменем скрыто.
От Питера до Колымы
Разносят тревогу калики.
Нет времени думать. Крушить —
Работа солдата такая...
Как хочется — просто любить!..
Тревога! Опять боевая...
Я присягнувшим желаю
Дожить до опавших седин.
С желанием сим повстречаю,
Коль сам доживу вместе с ним.
2
Опять засада, опять в меня
Метит коварная мушка.
Когда ж умолкнет, скажи, Чечня,
Твоя последняя пушка?
Смесь гари со смертью свинца
Размешана слёзами с кровью.
Бесплодною стала эта земля, —
Не будет зачата рожью.
Кто первый убьёт или умрёт, —
Печальная, впрочем, забота.
Обоим знак славы куёт
Российских церквей позолота.
Негоже привычно терять
Идущих, тем более друга.
Какое же счастье не убивать,
Тем паче, не зная друг друга!
Мы достучимся к нашим богам
И ненависть скормим волчице.
Вернёмся к родным берегам
И пусть ничего нам не снится.
ВИДЕНИЕ
То ли белый лебедь одинокий,
Толь невеста под моим окном...
Грустный и печальный взгляд глубокий
Не прикрыть портьерным полотном.
Лик полузабытой агнцы в тумане,
В старомодном выцветшем манто...
Боже, не её ль в моём кармане
Десять лет лежит измятое письмо!
И зовёт она не за собою,
Где когда-то свет попал впросак,
Царственно усталою рукою
Приглашает в поседевший сад.
...Тленьем ночь вскормила незабудку,
Лилиями вьётся лебеда.
Уложилась песня в одну нотку,
От которой грустно иногда.
ВЕЧНО МОЛОДЫМ
Лес хранил таинственность,
Обнимаясь с полюшком.
Рожь ласкалась волнами
С ветром шалуном.
Реченька усталая,
С голубыми глазками,
В камушках купалась
Ярким летним днём.
На опушке старенькой,
В васильках утопленной,
Холмик под берёзкою
Зарастал травой.
Птицы говорливые
Замолкали в пении
И печаль далёкая
Стлалась над землёй.
Помнят ли березоньки,
Помнит ль речка быстрая,
Помнит ль лес задумчивый
Полымя огни?
Как гудело небушко,
Как стонала землишка, —
Златы кудри в полюшке
Мяли сапоги!..
В грохоте безумия
Враг швырялся смертишкой
И команда чёткая
В бой звала бойцов —
Чтобы чёрны вороны
Захлебнулись кровушкой
Чтоб не опозорили
Седину отцов.
Как же боль неистова!
Рядовой Иванушка
Уронил винтовочку
Прямо у реки.
Чёрной тучей вечною
Вдруг закрылось солнышко
И из алой звездочки
Слёзы потекли…
Разбросали бусинки
Колоски на горюшко,
«Мама!…» — губы сбросили,
Сердце замерло.
Звал ли мать, что молится
За него в светёлочке,
Иль прощался с Родиной —
Знать нам не дано.
Расскажи всем реченька,
Не молчи берёзонька –
Сколько здесь Иванушек
Полегло в полях.
Дал бы Бог нам силушки,
Всем поставить крестики.
Дал бы Бог нам памяти
Вспомнить обо всех!
И пусть мальчик светленький
Под берёзкой беленькой
Перочинным ножиком
Дуду мастерит.
И пусть вечно по небу.
Пролетая в радуге
Журавли печальную
Песенку поют.
ххх
Благодарю судьбу за то, что нищий,
За то, что сон мечтою озарён,
За то, что я в безумном мире лишний,
За то, что в чёрный список занесён.
Я рад своим долгам безмерным,
Рад, что дышу в не унисон,
Что поведением примерным
Я в высший свет не приглашён.
Мне нравится, что я не нужен
Там, где ломают старые дома.
Что мой покой теперь нарушен,
Тем, что душа моя пуста.
Пусть бесов рай меня проучит.
Пусть крепче сдавит горло нить.
Пусть срам неверия научит,
Как надо было прежде жить.
АЛУПКА
От зарева стирались грани.
В пурпурных зарослях герани
Шмелиный рой истому вил.
Ручей балладой монотонной
Ракитник, усыпив склоненный
По руслу старому блудил.
И эхо таяло в попоне
скользя по древним горным склонам
В свечах янтарных облаков.
И я один был в этом мире,
Застывшем в сладостном порфире, -
Сошедший с ангельских мостков.
Вот здесь, где стерты были грани,
ОН вдруг отпустит тетиву,
И новый век пред нами встанет,
Не разделяя свет и тьму.
ГРИМАСЫ ПОДВИГА
Ночь, как трамвай пришла последний
К подранку на сырой метле,
Земля вгрызалась в спину гребнем
И лунный рог плясал во мгле.
Мерцало гостем без подарка
Дыханье в раненной груди,
Стонал, молился, тихо плакал:
«Дружок, Кавылин, помоги...»
Шуршащий шепот, скрип телеги,
Как маятник качали тень;
Под цокот скрюченной дороги
С сознаньем возвращался день.
Знать, не лежать в могиле утром —
В ней спит, безвременно, другой.
Войны бог что-то перепутал...
Прости, сержант — спаситель мой!
Война всю жизнь меняла облик
Последней ночь была не раз.
Я сотни раз шептал: «Кавылин,
Спасибо друг, за то, что спас!»
Сегодня ж черти суд свершили.
Сменился профиль и анфас.
Я плачу на его могиле
О доле, поменявшей нас...
БЕЛЫЙ СТИХ В ТЕМНО-СИНЕМ
Мой город утонул в свечах луны
И в золотистом блеске
Тротуарных фонарей.
И тени,
Едва касаясь стен домов,
Дрожа, плывут навстречу с тишиной.
Стал незнаком знакомый город
Поверженный луной
И запахом акаций.
Лишь шепот твой и взгляд –
Не сон.
И мы уходим очень далеко
В объятьях города и наважденья…
БЕЗЖАЛОСТНОМУ ВРЕМЕНИ
Вам потакать, так вы всё отберете, –
Любовь, любимых, старых и младых.
Оставите мне лишь на развороте
Писание судьбы из уст благих.
Не будучи удачливым по жизни
И оставаясь белою вороной -
Не смог привыкнуть я к идиотизму:
Прощаньям, расставаньям под короной,
Смеющейся в ночи над болью странной
И синим светом затемнившей взор.
Я осуждаю вас своею речью бранной,
Но, как и все в себе, терплю я ваш позор.
Со мною нет уже тех многих нужных
Людей, событий, жестов, взглядов, снов
И редок стал аккорд созвучий дружных
С потерею движений, звуков, слов.
Смириться, успокоиться – не в силах,
И словно мошка, обжигаясь о свечу,
Всё ж в бесконечности ищу до боли милых,
Молю, ропщу, зову, кричу.
Но ваше всемогущество и трезвость
Опустошительны, будто разбойничий налёт
О, как губительна, жестока ваша резвость,
Как непростительно безжалостен полёт!
КУКУШКА
О чем кукуешь ты, кукушка
В лесу, затопленном туманом?
Блефуешь, старая подружка,
Своим бесхитростным обманом.
К чему мне знать твои наветы
В гармонии листвы шуршанья,
И судьбоносные советы
Хранить всегда в стране скитанья?
Не верю, знай твоим наветам,
Считаю лживым откровенье.
Но вдруг я слышу такт твой первый,
И жду второго с нетерпеньем….
Впадая в омут безрассудства,
Наперекор мольбам неслышным,
Я становлюсь на путь распутства,
Забыв о заповедях высших.
А ты кукуй, кукуй, родная!
Я от чудес не застрахован –
В день расставанья, дорогая,
Мне будет лишний миг дарован.
РАЗВОД И МНОГОТОЧИЕ ЗА НИМ
Мой милый друг, где ты, скиталец,
Как «вечный жид» за всех страдалец,
Идешь с сумою за плечом?
И все дороги бесконечны,
Все встречные, как мы беспечны,
Пред каждым кроток, бьешь челом.
О, Боже, что с тобою сталось,
Чем затуманен чистый взор,
Кто за тебя меня устало
Обнимет и прошепчет вздор
О переменчивой погоде,
И о изменчивой жене…?
И раз в году иль в полугодье
Вдруг занеможешь. И желе
Попросишь яблочное к чаю,
А я души в тебе не чаю, -
Накрою стол. И дом уютный
Утонет в облаке весны,
Как на подбор все дни красны,
Лишь только тот один преступный:
Тогда метель и ее перья
По нашим душам пронеслись, -
Яд ревности и недоверья
Разлился омутом. Прости!
Ты видишь двух людей идущих
Над ними кружит ястреб ждущий
Их гибели. Мой милый друг…
Так мало времени осталось...
Так много горя нас касалось...
Будь проклят весь порочный круг!
ДВОРОВЫЙ РОМАНС
Странные выткал рисунки мороз,
И вернисаж нам устроил.
Где-то за окнами кто-то всерьёз
Был обожаньем опоен.
Не испугавшись промозглой тиши,
Били по клавишам руки,
Чью-то судьбу, отразив, витражи
Выдали всем на поруки.
Очень уставшие люди от слёз,
Выложив груз обвиненья,
Что-то искали среди старых грёз...
Им пожелаем терпенья.
Белая ширма легла на дома
И за ковром гобелена
Будто бы жизнь навсегда замерла
В пене холодного плена.
Но не смутилась толпа на снегу, —
Зрители громко кричали,
Кто-то: «Смелей!», кто-то: «Я помогу!»
Только картины молчали.
Были ли ангелы иль сатана
С ними? А, что потом будет,—
Выставит нам вернисажем весна,
Если прийти не забудет.
И, позабыв о холодной поре,
Впав в ожиданье наследства,
Встретятся взглядами в старом дворе
Зрители с окнами детства...
КРАСОТА СПАСЕТ НАС
Здесь голос мой утонет в плеске
В жемчужной россыпи и блеске
Ультрамариновой волны.
Коралловой звезды сиянье
Пронзая синевы слиянье
Вплетается в напев зурны –
Едва заметного движенья
Аура. Легкость всепрощенья
Вдруг ощущаешь до конца.
Забилось сердце по-другому,
Как к близкому и дорогому
Воспринял вдруг я стон рунца.
И пробил час деяний пери.
Как громом грянул новый век
На гордой паперти Ай Петри –
Не я, а новый человек.
ДОЛГОЕ ЭХО
Запомнился запах шинели
И портупеи отца.
Весенние песни гремели, —
Так жизнь начинали с конца.
Но долгие годы под руку
Застывшая шла война.
Рождались и дети, и внуки
В погонах и орденах.
Как выстрелы, звуки марша,
Под взрыв одинокой трубы.
Чеканили жизнь без фарса
К порогам иной судьбы.
Запомнился майский вечер
И старенький патефон.
Не пил, кому выпал нечет,
Пил чёт, им, отдав поклон.
Хотя ярко небо сияло,
От гари был чист горизонт, —
На нос, натянув одеяла,
Ночами мы шли на фронт.
НЕ ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
В память о погибшем «Курске»
1
Умом не понять и сердцу не верится,
Что в безмятежное лето без луж
В Баренцевом море агонией маяться
Мужи и мальчишки — сто двадцать душ...
Как успокоить родивших бессмертников?
В горле комок, укор рубит сплеча
Левкоя букет, как охапка багульников.
Эфира спираль, как топор палача.
С именем Курска брожу по истории
И натыкаюсь на танков дугу.
На постаментах молчат аллегории
Русского духа и бабы в плугу
Русь, ты беспутству теперь только предана,
Чад своих бросив на откуп судьбе.
Только ли может быть смертью оправдана
Гардемаринов служенье тебе?
Лентами чёрными волны бегут
Брызги, как жала летят вереницей,
На онемевшем в беде берегу
Крупной слезой орошаются лица...
2
Сто восемнадцать отцов ...
Сто восемнадцать крестов.
Сто восемнадцать детей —
Сто восемнадцать смертей.
Только один был склеп,
Стон и миражный слип.
Только одна беда,
Только одна судьба.
Вместе они ушли,
Вместе и не пришли
Общий плывёт венок
С севера на восток.
Мы погубили их,
Мы разлучили их.
Нам перед Богом стенать,
Нам перед ним отвечать.
Годы для нас летят.
Годы для них стоят.
Но вот тревожат опять,
Но вот мешают спать.
Снова придётся копать, —
Сто шесть лопат нужно брать.
Только бы не повторить,
Только бы больше не рыть!
Мы не посмеем забыть!
( Память о них не зарыть),
Мы не посмеем давать
Подвиг их вновь повторять.
3
Утром подняли железный гроб,
Разбередили могилу.
Зачем?! Чтобы нервный озноб,
Рвал по частям паутину,
Чтобы опять запели хора
Прощальную литургию
Блекло дрожала третья свеча,
Воском согрев ностальгию?
За старое дело берётся труба,
Шеренги во всём своём росте...
Привычнее пела морская волна,
Берёзовых мачт на погосте. ...
Беззвучен церквей колокольный звон,
Дрожащие губы без речи.
Последний приказ передал мегафон: —
Прощайте навеки...
До встречи...
ОСЕННЯЯ ДЕПРЕССИЯ
Налетела пролетающая осень,
Губя тайны самых теплых снов.
И никто теперь меня уж не попросит
О любви сказать ей пару нежных слов.
Я бреду сквозь тишину мирскую,
Как по кладбищу меж пламенных холмов,
И тревожит мою голову седую
Лишь печаль без дат и адресов.
Вижу я как, все вокруг впадает
Толи в спячку, толи в омут грез,
И дожди, как в мутном сиволдае
Растворяют буйство летних гроз…
ПИСЬМО ДРУГУ
Мир дому твоему
И радость в нём живущим.
Увидеть я всегда хочу
Тебя здоровым и не нищим.
Жаль, стали далеко теперь,
А раньше жили рядом.
Но ты простым словам поверь
Читай их прежним взглядом.
Я стены крашу в тот же цвет,
Пою всё те же песни
Твой не стареющий портрет
Висит на старом месте.
Черешня под моим окном
Цветёт, как прежде, маем.
Когда проходит почтальон,—
Собака громко лает.
Ты пишешь, мол, пути ко мне
Судьбою злой изрыты,
И мне не близок путь к тебе,
Границами разбитый.
Пусть с облаков моя тоска
Теплом твой сад умоет,
И седина моих висков
Тебя не беспокоит.
Но спать сегодня не спеши, —
Пусть день был очень труден.
Всего две строчки напиши
На адрес серых будней.
СОН ДИТЯТИ
Мох снежный на деревьях леса
Игрой неведомого беса
Пытал очарованьем взгляд,
И ветер тишиной плененный
Мороз, от солнца утомленный,
Угомонил. Его обряд
Теперь казался неуместным
На фоне спящего дитя
В кроватке, обрамленной блеском
С дремавшей елки у окна.
Я СЧАСТЛИВ?
Я счастлив? Не знаю! Но знаю:
Я в булочной хлеб покупаю;
Дочь куклам шьет новый наряд;
Кот дремлет на подоконнике;
В дверь часто стучатся паломники;
Над садом снежинки парят.
Рассвет, заштрихованный дымкой,
Едва прикоснувшись ко дню,
В прозрачности таящей льдинки
Свою завершает возню.
И счет, в детстве начатый днями,
Меняет и облик и суть –
Прессуется, чтобы годами
Застлать уже пройденный путь.
Мой вечер искрится лучами:
Закат – скупой сжатый пролог.
Мой сон переполнен мечтами
О том чего сделать не смог.
ПЕССИМИСТИЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
1.
Когда Адам сошёл на Землю
С огрызком яблока в руках,
Ему и в адском сне не снилось,
В каких погрязнет Мир грехах.
Не ведал он – ручьями крови
Гордиться станет каждый век,
В безумии, в гримасах боли
Предстанет новый человек
Пред жаждущей тиши убогой,
Ранимой, не таящей зла,
Невинной и святой природой.
Ослепли бы его глаза.
Там, где вниманье только телу
И от души ждут лишь покоя, –
Сползает мир к тому пределу
В котором рушатся устои.
И жутко даже громовержцу
Мрак орошать святой водой:
По собственному словно сердцу
Проводит молнией шальной…
Но Он, на крест за них взошедший,
Терпенье вечное храня,
Их ждет. Лютует Каин сумасшедший
И гонит к пропасти коня…
2
Герою горького романа
Ниспослан был двуликий век,
Из яви алой и тумана,
Укрытого вуалью век.
Идя след в след за ним, ступая
В одежде образа его.
Как слёзы, слог на снег роняю,
На лопасть мельницы всего,
Всего, спрессованного разом
Чьей-то безжалостной рукой,
Одна другой темнее фаза,-
Груз ожиданья, не покой.
Домов обшарпанные лица,
Морщины сношенных дорог
И явь, и сон как будто снится,
Пронзает чад единорог,
Сметая зыбкие постройки,
Затаптывая русла рек –
Торжественностью на помойке
Встречает буро-белый век.
3
Он вышел, утра не дождавшись,
Предвосхитив едва рассвет…
Длиною в жизнь мерцал скользящий
Путь, втиснутый в двойной кювет.
На голых вехах голосили,
Как плакальщицы, фонари,
И красные серпы косили
Низвергнутые фетиши.
4
Как сердце, вспученное кровью,
Стучат на рельсах поезда,
С вершин за суетною явью
Следит алмазная звезда.
Неутомимый путник в связке –
Великой манией гоним…
Рукав застыл в тугой повязке,
Шопена марш звучит, как гимн.
За трафаретными речами
Металлом лязгают станки,
В кирпичных стенах за мечами
Разводят по свету полки.
Увы, увы, фрагменты стаей
Вскружили голову перу.
И брызги волн, разбитых сваей,
Как тени пляшут на ветру.
Средь них и наш герой романа
На сером облике толпы
Огрызок яблока Адама
Дал всходы жалкие, увы…
5
Приказом велено немедля выезжать.
Подъезд…Такси.… В один конец, в один конец…
С распутьем – всё - пора, пора кончать!
Надломленной судьбой повис венец…
Прилипли лентами на окнах фонари
Чужых сердец, родных сердец.
Торопят за черту поводыри.
Надломленной судьбой застыл венец.
На окна плещет Тихий океан –
На море Родины похож и не похож.
И снова яблоко.… Грызёт, грызёт Адам,
Застыл в оцепененье вечный жид.
Привычны, стали русла чистых «стрит».
Арбат… Арбат! Садовое Кольцо!..
За ресторанным столиком острит
Чужое незнакомое лицо.
Вдруг посетив тайком ночной провал
Осиротевших стен былой уют,
Невольно шепчется – порвал, порвал, порвал,
Но строчки нервами не то, не то – куют.
6
С Олимпа ветер перемен
Дул обещающе, к погоде,
Наряд весенний Мельпомен
Был воскресению подобен.
И он – вершитель новых судеб
Со знаком на челе неясным
Вещал.… Переполнялась грудь
От дум глобальных, от дум частных.
И на решетчатый надпил
Ложился светлый луч надежды,
Слух будоражил скрип стропил,
Без стона жуткого, как прежде.
7
Ломая древки, обрывали,
Как кровь, привычные цвета:
С закономерностью спирали
Шли толпы по стяжкам витка.
На лобном месте, в трёх полосках
Символ французский разменяв,
Вбивали, как в прорехи доски,
Похожие на бывший сплав;
На остов желтого надгробья
Крепили клок дневных небес,
Вил хаотичности подобье –
В безумстве зачатый Гермес.
За увлеченностью размахом
Молились в розовой пыли,
А из-под шапки Мономаха
Росинки алые текли.
Замена ветхих декораций
Эпидемической волной
Смывала груды ломких граций
На суше «всей одной шестой».
Ещё темней, повисли тучи,
Пении на петлях дверей,
Прозрачный олимпийский лучик
Увяз в бесплодности идей.
8
Потомок ожидал в трёх строчках
Прочесть о лихолетье лет –
Внимай, без холода на мочках:
Был проклят свыше гнусный век.
И ты, заблудший современник,
Неблагодарный и слепой –
То связываешь плетью веник,
То ищешь в россыпи покой.
9
Унылой поступью Приама
В дыму пылающих мостов
Бредёт и наш герой романа
Под визг свистульки и кнутов.
А где-то так же, как и прежде,
Скрываясь в гуще облаков,
Его влечёт, влечёт надежда
На пристань вольных берегов.
10
Зима рыдает мартовской слезой,
Алмазный ворон кружит над звездой,
На облаках оранжевый мазок,
Глаз мутный смотрит в камерный глазок.
Асфальт заляпан слякотью шагов.
Бичуют новоявленных врагов.
Сусальным золотом блестят кресты.
С рекою спорят старые мосты.
Затворницы кухонной простоты
Душевной не скрывают наготы.
Мутнеют окна в суете дождя,
Со стен сдирают старого вождя.
Очередным витком скрипит спираль,
В отбой летит беспомощная шваль…
Холодный дождь без устали идёт,
За ним толпа безропотно бредёт.
На сером полотне мутнеют сны,
Душа привыкла к статусу вины.
Годам давно потерян праздный счет.
Холодный дождь без устали бредёт.
Вини, читатель, в серости роман,
Ударь в литавры, грохни в барабан,
Но я бессилен, от тебя скрывать,
Как приходилось, горечью дышать.
А наш герой бредёт в сыром пальто
За ним судьба в аляповатом и рябом манто, –
Унылая замерзшая чета,
В карманах у обоих лишь счета.
Когда-нибудь придётся оплатить,
Когда-нибудь придётся позабыть…
Согреется ли странная чета,
Пока из точек не составится черта?