Путятин и Восток

 

I

Изначально заголовок настоящей статьи звучал как «Путятин Е.В. и восточное направление внешней политики Российской империи», однако весь объем отношений выдающегося дипломата с Востоком выходит далеко за рамки дипломатии, даже в самом широком ее понимании. Трудно переоценить вклад графа в развитие русско-японских, русско-китайских и русско-палестинских межкультурных (духовных, образовательных) связей. С именем графа Евфимия Васильевича Путятина (1803 (1804)-1883 гг.) связана одна из самых замечательных страниц в истории развития отношений России со странами Востока. Его заслуги не ограничиваются одним только «открытием» Японии для российской торговли и внешней политики. Будучи сторонником активной внешней политики Российской Империи на восточном ее направлении, Е.В. Путятин немало сделал для становления и укрепления связей России со странами как Дальнего (Япония, Китай), так и Ближнего Востока (Иран, Палестина).

«Евфимий Путятин происходил из дворянского рода, восходящего к XV веку: старший сын отставного капитан-лейтенанта Василия Евфимьевича Путятина (новгородского помещика, соседа графа Аракчеева) и Елизаветы Григорьевны Путятиной (дочери генерала-майора, члена государственной адмиралтейств-коллегии, гражданского губернатора Гродно и Киева Григория Ивановича Бухарина)»[1]. Точная дата рождения выдающегося «первопроходца» русско-японских отношений на сегодняшний день неизвестна. В «Большой Советской энциклопедии» приводится 7 (19) ноября 1804 г.[2], однако в историографии встречаются и указания на 1803 г., как правило без уточнения даты[3]. Родился будущий выдающийся дипломат в Петербурге. «Детство мальчика прошло в родовой усадьбе Пшеничище Чудовской волости Новгородского уезда. Здесь с малых лет слышал он увлекательные рассказы взрослых о море, и сам стал мечтать о морских путешествиях, об открытиях невиданных земель и подвигах знаменитых мореходов. Тринадцати лет от роду Ефим был принят в прославленный своими питомцами Морской кадетский корпус»[4], который с отличием окончил в 1822 году[5].

По окончании учебы перед молодым Путятиным открылись широкие возможности сделать карьеру морского офицера. В том же году он отправился в кругосветное путешествие на фрегате «Крейсер» под командованием известного мореплавателя М.П. Лазарева (1788-1851 гг.), уже заслужившего себе известность участием в знаменитой экспедиции Ф.Ф. Беллинсгаузена к берегам Антарктики[6]. Во время трехгодичного плавания (1822-1825 гг.) экспедиция М.П. Лазарева подходила к берегам Бразилии и Русской Америки. «В сентябре 1825 года «за вояж вокруг света на фрегате «Крейсер»» мичман Путятин был награжден орденом и двойным окладом жалованья»[7].

Позднее в составе англо-франко-русской эскадры молодой мореплаватель принимал участие в ряде сражений в Средиземном море: например, – в битве при Наварине (у берегов Южной Греции) в ноябре 1827 г., где была разбита египетско-турецкая эскадра[8]. «В 1834 году капитан-лейтенант Путятин назначается командиром корвета "Ифигения", крейсировавшего в греческих водах и по Черному морю»[9]. Там под его руководством были проведены исследования глубин в проливах Босфор и Дарданеллы. В конце 1830-х гг. Е.В. Путятину довелось поучаствовать в ряде сражений против горцев на Кавказском побережье[10]. «5 мая 1839 года при высадке десанта у местечек Субаши и Шахе он геройски возглавил батальон моряков в отряде генерал-лейтенанта Н. Н. Раевского, был ранен в ногу и «за отличие в сражении» произведен в капитаны 1-го ранга»[11]. Однако ни тогда, ни позднее «как флотоводец он большой славы себе не снискал…»[12]. Зато навсегда сумел запечатлеть свое имя в истории мировой дипломатии. Особенно большое значение имеет его вклад в развитие дальневосточного направления внешней политики Российской Империи, хотя, надо отметить, приходилось ему работать и на Западе[13]. Однако деятельность Е.В. Путятина в качестве военно-морского атташе в Париже и в Лондоне (1855-1857 и 1858-1861 гг.) выходит за рамки темы настоящего исследования.

Дипломатическая карьера Е.В. Путятина началась в 1842 г., когда он был направлен в Персию с миссией для переговоров об отмене ограничений русской торговли[14]. По инициативе молодого дипломата в Астабадском заливе на каспийском море была организована военная станция для борьбы с пиратством, препятствовавшим развитию русско-персидской торговли на Каспии. Затем Путятин убедил Мухаммед-шаха «отменить ограничения по торговле с Россией, принял меры по разграничению водных пространств для рыболовства и настоял на установлении пароходного сообщения между устьем Волги, Кавказом и Персией»[15].

 

II

«В годы правления Николая I (1825-1855) правительство вновь попыталось активизировать свою политику на Востоке, хотя и теперь инициатива, как и прежде, исходила от частных лиц»[16]. Так, «10 июля 1843 г. контр-адмирал Е.В. Путятин представил в Сибирский комитет докладную записку о снаряжении экспедиции в Китай и Японию»[17]. В записке «он коснулся вопросов торговли с Китаем и задач России на Тихом океане, высказав идею о том, что «с плаванием судов в Охотском море не было бы несовместным соединить и новую попытку для открытия сношений с Японией»»[18]. При этом Е.В. Путятин «советовал отправить суда не в Нагасаки, а прямо в Эдо…»[19].

В 1843 г. Николай I отдал приказ о подготовке морской экспедиции в Китай и Японию. Однако идея отправки такой экспедиции не нашла единогласной поддержки среди российского правительства. В частности, такие влиятельные лица, как министр иностранных дел граф К.В. Нессельроде, министр финансов граф Е.Ф. Канкрин и товарищ министра финансов Ф.П. Вронченко выступили против организации такой экспедиции[20]. Этим «министерским противодействием» и было обусловлен тот факт, что «18 августа 1843 г. Николай I предписал отложить экспедицию»[21]. Впоследствии к вопросу об организации экспедиции в русских политических кругах еще не раз возвращались, однако делу так и не был дан ход. 

Расстановка сил изменилась после 1847 г., когда генерал-губернатором Восточной Сибири был назначен Н.Н. Муравьев, будущий граф, получивший прозвище Амурский за подписание Айгунского договора с Китаем, немало сил положивший на развитие Сибирского края и дальневосточного направления Российской политики. В начале 1850-х гг. в высшем свете российского общества вновь заговорили о дальневосточных проблемах и вопрос об отправке экспедиции в Японию снова был поставлен на повестку дня. На этот раз эскадра была снаряжена и миссия во главе с Е.В. Путятиным покинула Кронштадт 7 октября 1853 г.[22]

Следует обратить внимание на состав экспедиции. Такого количества выдающихся людей, собранных вместе не знала, пожалуй, до этого ни одна русская экспедиция. В качестве переводчика при Е.В. Путятине выступал коллежский секретарь И.А. Гошкевич (1814(1815)-1875 гг.), назначенный впоследствии первым русским консулом в Японии[23]. Вместе с ними путешествовал известный инженер капитан-лейтенант А.Ф. Можайский (1825-1890 гг.), под умелым руководством которого позже была построена в Японии шхуна «Хэда».[24] Среди попутчиков Е.Ф. Путятина был и знаменитый русский художник-портретист Ю.Я. Леман (1831-1901 гг.), познакомивший японцев с техникой и особенностями европейской живописи[25]. Подробности этого почти кругосветного путешествия нам известны во многом благодаря тому, что на борту флагманского судна – фрегата «Паллада» – находился известный уже тогда писатель И.А. Гончаров (1812-1891 гг.) в должности секретаря главы миссии. «Забегая вперед, необходимо отметить важную роль в расширении и обогащении образа Японии», которую сыграли путевые записки, изданные И.А. Гончаровым под общим заглавием «Фрегат “Паллада”»[26]. «Особая ценность работы состоит в том, что автор ее – профессиональный литератор, талантливый и на момент издания книги уже приобретший широкое признание публики писатель. Кроме того, автор с самого начала имел цель подробно описать интересующие страны для ознакомления с ними большой читательской аудитории. Следует отметить, что эта задача была полностью выполнена – еще при жизни И.А. Гончарова произведение выдержало три издания и продолжает переиздаваться до сих пор»[27]. Следует однако отметить в качестве незначительного отступления, что И.А. Гончаров в своих очерках не полностью описывает эпопею переговоров с японцами. Дело в том, что в начале августа 1854 года, как раз во время смены флагманского корабля в устье Амура (место отслужившей свой срок «Паллады» занял фрегат «Диана»), писатель покинул своих спутников и отправился сухим путем через Якутск домой[28]. 25 декабря того же года он приехал в Иркутск, где «остановился в дома генерал-губернатора. Посетил всех декабристов в городе»[29].

Миссия Е.В. Путятина прибыла в Нагасаки 9 августа (по японскому лунному календарю – 18 июля) 1853 г.[30] Исследователь А.Н. Мещеряков отмечает, что глава экспедиции «проявил больше внимания к местным установлениям, чем американцы [здесь имеется в виду миссия коммодора Пери. – А.А.Г.]: русские корабли бросили якорь не вблизи запретного Эдо, а в бухте Нагасаки – того города, который в течение последних веков был для Японии единственным окном во внешний мир»[31]. Путятину, в силу данных ему инструкций – не прибегать к насильственным мерам, – пришлось отказаться от намерения бросить якорь в бухте Эдо, высказанного им десять лет назад, дабы изначально расположить японцев к диалогу. В отечественной историографии неоднократно подчеркивались мирные методы русской миссии, в отличие от вооруженного давления на Японию со стороны американцев[32]. Следует обратить внимание на то, что это миролюбие Путятина подчас было вынужденным. Так, точно известно, что по возвращении в Японию из Охотского моря в ноябре 1854 г. на «Диане» Е.В. Путятин решил подойти к закрытому, но уязвимому порту Осака, но «это средство не повело к желаемым результатам», так как японцы здесь «ни о каких переговорах не хотели и слышать» и попросили русских перейти в открытый порт Симода, а применять военную силу Путятин «не имел полномочия»[33].

Переговоры с представителями бакуфу (японского правительства) господами Цуцуи и Кавадзи начались 10 декабря 1854 г. «в одном из храмов Симода – Гекусэндзи»[34]. Они продолжались с перерывами около полутора лет и закончились 26 января 1855 г. (по японскому лунному календарю – 21 декабря 1854 г.)[35] подписанием в г. Симода договора о торговле и границах. За это время «русская эскадра дважды покидала пределы Японии»[36].

В отечественной историографии имеются сведения, что во время плавания к берегам Китая Путятин встречался с коммодором Перри и «предложил Перри приступить к совместному «вскрытию» Японии»[37], однако получил отказ. Летом 1854 г., во время плавания к русским дальневосточным постам, из-за повреждений, полученных во время практически кругосветного путешествия, Путятину пришлось сменить флагманское судно и «Паллада» уступила место прибывшей к этому времени из Балтики «Диане»[38]. Однако флагманство «Дианы» продолжалось лишь до осени 1854 г.: «4 ноября случилось землетрясение. Оно сопровождалось жуткими волнами, множество людей смыло в море. В это время в Симода, который стараниями Пери уже стал открытым портом, на фрегате «Диана» прибыл Путятин. Остальные корабли его флотилии готовились к военным операциям против англо-французской коалиции – Крымская война была в разгаре. Стихия разрушила порт, волны сорвали «Диану» с якоря, корабль был серьезно поврежден носившимися по воде джонками. Команда высадилась на берег. Через какое-то время сотня японских джонок попыталась отвести «Диану» в закрытую бухту Хэда, но по пути туда налетел шквал, фрегат затонул»[39]. Подробно гибель «Дианы» описал в своих записках священник В.Е. Махов[40]. Таким образом, на момент начала заключительной стадии переговоров сложилась парадоксальная ситуация, когда у русской миссии не было даже своего судна.

Строительство нового корабля в японской бухте Хэда началось незамедлительно. На время для русских моряков в деревне Хэда были построены четыре барака, а офицеры были размещены в двух буддийских храмах[41]. К счастью, среди спасенного с «Дианы» имущества оказалась книжка с чертежами небольшой шхуны, что значительно облегчило задачу. Руководил строительством инженер капитан-лейтенант А.Ф. Можайский. «Для постройки собрали «сорок корабельных плотников и сто пятьдесят разнорабочих из Симода, местечек Симидзу и Фукуэ». «Хэда» явилась первым парусным судном европейского типа, построенным в Японии»[42]. Уже весной 1855 г. шхуна была готова к отплытию. Однако и размеры, и качество корабля не годились для путешествия через Индийский и Атлантический океаны. В связи с этим, обратный путь миссии был спланирован через русский Дальний Восток. 8 июня 1855 г. «Хэда» отдала якорь в Амурском лимане Николаевского поста. Е.В. Путятин и другие члены дипломатической миссии благополучно сошли на берег… Здесь стоит оговориться, что после подписания трактата весь состав дипломатической миссии Е.В. Путятина разделился на три «отряда», по выражению И.А. Гончарова. Часть людей отправилась до устья Амура на нанятом американском судне, другая (в том числе и сам Путятин) – на шхуне «Хэда» направилась туда же, а остальные члены миссии (в числе которых оказался и И.А. Гошкевич) отправились морским путем вокруг Африки только в июле 1855 г. на зафрахтованном английском судне «Грета» [43]. Во время путешествия они были взяты в плен англичанами и высажены «в Аянский порт» (во всяком случае, это место летописец П.И. Пижемский указывает в рассказе о побывавшем в сентябре 1855 г. в Иркутске  В. Е. Махове[44]). Вернулся «отряд» И.А. Гошкевича и В.Е. Махова в Санкт-Петербург «только в апреле следующего года»[45].

С 3 по 6 октября 1855 г., согласно летописи П.И. Пижемского, вице-адмирал Е.В. Путятин останавливался в Иркутске, где «принят был в доме генерал-губернатора Муравьева»[46]. Сам Н.Н. Муравьев в это время путешествовал по Амуру и вернулся в город только 15 декабря[47].

По окончании Крымской войны шхуна «Хэда» была подарена Японии[48]: снаряженная 52 пушками, снятыми с затонувшей «Дианы», она была приведена в Японию адмиралом К.Н. Посьетом, доставившим в Симода ратифицированный экземпляр русско-японского договора.

Если обратиться к датировке событий, то легко можно заметить, что сам по себе процесс переговоров длился сравнительно не долго – не более полутора месяцев. И здесь удивляет терпеливость и настойчивость Е.В. Путятина как дипломата: в течение полутора лет он трижды (август 1853 г., декабрь 1853 г. и ноябрь 1854 г.) подходил к берегам Японии с намерением продолжить переговоры и довести дело до подписания соглашения… В январе 1855 г. договор, получивший в отечественной историографии название «Симодский трактат» («Симода дзеяку»), был подписан. Этот документ, открывший историю официальных русско-японских дипломатических отношений, состоял из девяти статей и дополнения к ним. Согласно условиям договора, между двумя государствами провозглашались «постоянный мир и искренняя дружба» (ст. 1); русским в Японии и японцам в России гарантировались свобода (ст. 8), личная безопасность и неприкосновенность собственности (ст. 1); потерпевшим крушение морякам должно было оказываться содействие в возвращении на родину (ст. 4); кроме того, в трактате провозглашались режим наибольшего благоприятствования для российских граждан в Японии (ст. 9) и право экстерриториальности (ст. 8). Япония согласилась открыть три своих порта: Симода, Хакодате и Нагасаки (ст. 3), однако полномасштабная торговля была позволена только в двух первых портах (ст. 5). В один из указанных двух портов Российской Империи разрешено было назначить консула (ст. 6). Граница между государствами устанавливалась между островами Итуруп и Уруп, а остров Сахалин (Карафуто) был объявлен «неразделенным между Россией и Японией, как было до сего дня» (ст. 2). Японское правительство обязалось обстоятельно рассматривать и решать любые вопросы, так или иначе связанные с развитием русско-японских торговых, дипломатических и иных отношений (ст. 7)[49]. Стоит обратить внимание на то, что в тексте трактата не были никак затронуты религиозные вопросы. Как известно, на тот исторический момент христианство в Японии находилось под строгим запретом. В то же время некоторым из членов миссии (в частности, секретарю И.А. Гончарову) казалось, что «недалеко время, когда опять проникнет сюда слово божие и водрузится крест, но так, что уже никакие силы не исторгнут его»[50].

В дополнении к трактату было указано, что договор будет ратифицирован в течение девяти месяцев со дня его подписания («или как обстоятельства позволят») и подлинные тексты его за подписями Императоров Российского и Японского будут разменяны в городе Симода[51].

Торжественный обмен ратификационными грамотами состоялся 25 ноября 1856 г., как и было условлено[52]. Уже через два года в Хакодате, в полном согласии с условиями трактата, было открыто русское консульство и один из попутчиков Е.В. Путятина – коллежский секретарь И.А. Гошкевич – стал первым российским консулом в Японии, а через год (летом 1859 г.) были открыты для международной торговли порты Хакодатэ, Нагасаки и Канагава[53] (Симода был открыт сразу после подписания «Канагавского соглашения» между США и Японией в 1854 г.).

Об участии графа Е.В. Путятина в деятельности первого русского консульства в Японии стоит сказать несколько слов отдельно. 25 октября (6 ноября) 1857 г. граф внес на рассмотрение Амурского комитета ряд предложений, касающихся расширения состава консульства в Японии. Решение Комитета было положительным: «Ныне Комитет, принимая в уважение доводы, приводимые Гр. Путятиным, и самое положение нашего Консульства в стране…, находит и с своей стороны полезным увеличить состав Консульства нашего в Хакодате следующими лицами:

1) назначением в Консульство доктора по преимуществу из семейных людей, согласно мнению Графа Путятина, с жалованием по 3000 р.с.;

2) священника с жалованием по 2500 р.с.

и наконец;

3) морского офицера с жалованием по 3000 р.с., предоставив выбор доктора и морского офицера Морскому Министерству, а выбор священника Обер-Прокурору Святейшего Синода.

Равным образом Комитет находит весьма основательным предположение Гр. Путятина относительно заведения в Хакодате, хотя весьма в незначительных размерах, школы и больницы, на каковой предмет и полагал бы на первый год выдать Консулу нашему сумму приблизительно исчисленную в 5000 р.с[54].

За свои успехи на дипломатическом поприще в деле становления русско-японских отношений по возвращении домой Е.В. Путятин получил титул графа Российской Империи. Однако японская эпопея Е.В. Путятина на этом не окончилась. «В дальнейшем он еще несколько раз бывал в Японии (трижды – в 1857-1858) и заключил ряд новых договоров с японским правительством – Дополнительный трактат 1857 года в Нагасаки, а также Эдоский трактат (1858), заменивший собой предыдущие договоры»[55]. Российско-японский договор о дружбе и сотрудничестве (Эдоский трактат) был подписан 7 (19) августа 1858 г. Согласно условиям этого трактата, «стороны обязались обменяться постоянными дипломатическими представителями и генеральными консулами. Торговля между русскими и японцами должна была осуществляться совершенно свободно, власти не должны были вмешиваться в нее и чинить какие-либо препятствия»[56]. В одной из статей трактата (в 7-ой) было «сказано, что Русские пребывающие в Японию пользуются правом свободного  и открытого вероисповедания и что Правительство Японское прекращает попирание предметов, служащих знаками их религии»[57].

За время пребывания экспедиции Е.В. Путятина в Тихом океане им и его спутниками были открыты острова Римского-Корсакова, заливы Ольги и Посьета, а также была проведена опись восточного побережья Кореи[58]. За эти открытия Русское географическое общество избрало графа своим почетным членом[59].

В России граф Е.В. Путятин очень много сделал для укрепления русско-японских отношений. На этом поприще его деятельность распространялась в двух направлениях.  Во-первых, он активно поддерживал изучение японского языка в России, а также финансировал обучение и проживание японских студентов отправленных в Россию. Во-вторых, он, будучи лично знаком со Святителем Николаем (И.Д. Касаткиным), помогал делу распространения православия в Японии.

Касательно первого направления, стоит сказать следующее. Еще в 1856 г., сразу после заключения Симодского трактата, Е.В. Путятин «предложил, в частности, использовать открывшуюся возможность прямых контактов с населением Японии для подготовки переводчиков-японистов»[60]. Впоследствии он неоднократно обращался в МИД и к разным влиятельным лицам с инициативой отправлять в Японию в составе консульства и отдельно специалистов-инженеров, военных и др., – желательно, способных к изучению японского языка, – с целью углубления знания русского и японского народов друг о друге[61]. Наверняка, не без участия графа Путятина, была составлена направленная консулу Гошкевичу генерал-майором А. Ковалевским инструкция, предписывавшая «поощрять состоящия при Консульстве лица к изучению Японского языка, которое бы сблизило их с туземцами…»[62]. С другой стороны, он всячески способствовал отправке японских студентов в Россию для изучения русского языка и русской культуры. Об этом, в частности, упоминал Л.И. Мечников: «Я был немало удивлен по приезде в Японию тем, что изо всех японских переводчиков разных европейских языков… именно русские отличались сравнительно лучшим знанием своего дела… Некоторые из них в очень юных летах были отправлены в Россию, отчасти на казенный счет, отчасти же иждивением адмирала графа Путятина»[63].

Трудно переоценить помощь Е.В. Путятина делу Японской Православной Миссии. Сам он жертвовал немалые суммы и склонял к этому других. Взаимоотношения двух великих людей, графа Путятина и Святителя Николая, могли бы стать темой отдельной статьи. «Не исключено, что именно Гошкевич, служивший переводчиком при русском посланнике Путятине в Японии, познакомил его с о. Николаем»[64].

«Деятельность о. Николая на протяжении многих лет поддерживал Е.В. Путятин…, бывший самым активным и влиятельным из его светских покровителей. Е.В. Путятин считал, что с распространением православной веры в Японии для России открывается возможность упрочить с ней дружественные отношения»[65]. Исследователь Э.Б. Саблина называет графа в числе нескольких людей, стоявших «у истоков японского православия» и оказавших «огромное влияние на миссионерскую деятельность о. Николая, будущего апостола Японии»[66].

Имена  графа Путятина и членов его семьи неоднократно упоминаются в дневниковых записях Святителя Николая, преимущественно в связи с поездкой Владыки в Россию в 1879-1880 гг. Вот одно из упоминаний такого рода: «Выходя, у крыльца встретился с графом Путятиным. Встретился точно с отцом родным. Граф зашел ко мне, обещал все содействие; но у него на руках теперь еще дело об Иерусалимской Миссии. Что за возмутительное! Хотят закрыть духовную Миссию, – чем в корень было бы подрезано все православие в Палестине. Авось, граф отстоит ее» (запись от 16 сентября 1879 г.)[67]. Уже в начале 1880 г. Святитель Николай упоминает в своем дневнике о желании дочери графа Ольги Евфимиевны ехать в Японию для работы в Духовной Миссии (запись от 27 января 1880 г.)[68].

Однако претворить это желание в жизнь ей удалось лишь после смерти отца – в 1884 году[69]. В своем дневнике Святитель Николай сделал по этому поводу следующую восторженную запись: «Ольга Ефимовна Путятина приехала… Сегодня в двенадцатом часу дня встретили ее в Миссии и отслужили благодарственный молебен… Дай Бог, Ольге Ефимовне сослужить добрую службу Церкви Божией здесь! Очень рады мы все были ее приезду» (запись от 5 октября 1884 г.)[70]. Между тем, в первом номере газеты «Восточное обозрение» за 1887 г. напечатана телеграмма следующего содержания: «В распоряжение миссии в Японию, явилась для служения в церкви в качестве диаконессы, графиня Ольга Путятина, дочь графа Путятина, заключившего в 1853-1855 г. Трактат с Японией»[71]. Здесь перед нами предстает очевидный пример того, насколько далека была от совершенства отечественная пресса второй половины XIX века. Достоверно известно, что «21 мая 1887 г. дочь адмирала Путятина Ольга посетила Хэду, чтобы увидеть памятные для ее покойного отца места, и преподнесла жителям поселка памятные сувениры. После кончины Ольги по воле ее отца она завещала жителям поселка деньги, которые были переданы нам [японцам. – А.А.Г.] через Министерство иностранных дел Японии»[72]… В том же 1887 г. графиня покинула Японию[73]. При этом восторженные отзывы Святителя Николая о ней резко сменились на негативные: «И глупа же! А сколько самолюбия и каприза! Поди ж ты, проникни сквозь эту чуть не ангельскую оболочку. Ведь чуть ли не врагом Миссии и всей здешней Церкви уехала!»[74]. Так уж получилось, что не смогла графиня Ольга Евфимиевна Путятина оправдать возложенных на нее надежд Святителя Николая: дело распространения православной веры в Японии оказалось ей не по силам.

Впечатляют заслуги графа как жертвователя. В 1880 г. семья Путятиных собрала немало нужных для Японской Духовной Миссии вещей, о чем святитель Николай не преминул сообщить в своем дневнике (запись от 16 марта 1880 г.)[75]. А за два года до этого «Е. Путятин вместе с дочерью, Ольгой Евфимиевной, собрал на постройку миссионерского здания [в Токио. – А.А.Г.] 32 000 рублей. О. Николай в рапорте Совету Православного Миссионерского Общества за декабрь 1878 г. особо отмечал помощь Путятина: «Великою благодарностью Миссия обязана графу Евфимию Васильевичу Путятину: он беспрестанно с любовью заботится о ней и оказал ей бесчисленное множество благодеяний…; нынешние каменные здания Миссии, основание которым положил своим пожертвованием Его Императорское Высочество, Великий князь Алексей Александрович, в бытность свою в Японии, в 1872 году, никогда не были бы окончены, если бы граф Евфимий Васильевич не принял на себя заботливость собрать пожертвований для того»»[76].

 

III

Немало сделал Е.В. Путятин для укрепления русско-китайских политических и экономических отношений.

Выше уже было упомянуто о том, что во время переговоров с Японией эскадра Е.В. Путятина подходила к берегам Китая. Дело в том, что в это время в Китае происходили события, могущие в перспективе сказаться на изменении характера русско-китайских отношений в ту или иную сторону, в зависимости от того, как поведут себя в этот момент русская дипломатия и русское правительство. Речь идет о восстании тайпинов (1850-1864 гг.) и второй «опиумной войне» (1856-1860 гг.). «11 августа 1853 г. царское правительство направило адмиралу Е.В. Путятину, совершавшему плавание в дальневосточных водах, инструкцию о линии поведения в связи с тайпинским восстанием. Она предписывала держаться «основного правила: чтобы не вмешиваться в сии внутренние дела Китая», «соблюдая совершенный нейтралитет и ожидая, чем все кончится, дабы потом стараться воспользоваться обстоятельствами для установления нашей торговли с Китаем на прочнейших основаниях и для большего расширения оной».

Инструкция разрешала Е.В. Путятину в случае победы восставших «зайти в китайские порты – показать там наш флаг», а также войти в сношения с местными властями в Шанхае»[77]. Однако уже в сентябре того же года новая инструкция предписывала адмиралу «войти в некоторые переговоры с новым китайским правительством, показать оному, что мы желаем сохранить с ним те же добрые связи, которые всегда имели с Китаем…»[78]. Интересна двойственность позиции министерства иностранных дел Российской Империи в отношении происходивших в Китае событий: «… если маньчжуры по-прежнему будут находиться у власти, то в этом случае Е.В. Путятину предписывалось «соблюдать нейтральное положение»»[79]. Это объяснялось тем, что «в Петербурге тогда заботились о сохранении добрых отношений с Китаем при любом правительстве, которое выйдет победителем во внутренней борьбе»[80].

Изложенное выше объясняет в полной мере, почему в самом начале переговоров с Японией, эскадра адмирала на несколько месяцев покинула японские берега и отбыла в Китай. 

Позднее, в 1857 г., правительство нового Русского Императора Александра II решило направить в Китай миссию во главе с графом Е.В. Путятиным. Ему предстояло решить вопрос о возможности морской торговли между Россией и Китаем и провести переговоры о дальневосточных границах Российской Империи.

Переговоры по пограничному вопросу между Российской и Китайской Империями продолжались уже ни первый год. Еще в 1854 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев был «уполномочен российским правительством для решения пограничного вопроса, поэтому ему предоставлено право «в потребных случаях непосредственно сноситься с трибуналом внешних сношений»» Китая[81].

«9 февраля 1857 г. министерство иностранных дел сообщает Муравьеву: «Новейшие сведения о действиях англичан в Кантоне убеждали нас, что терять времени для приведения к окончанию существующих у нас с Китаем вопросов нельзя.

Между тем великий князь Константин Николаевич сообщил из Ганновера, что, по его мнению, отправление в Пекин Посланника становится необходимым и что сие поручение можно возложить на графа Путятина».

Миссия Путятина готовилась в величайшей спешке и строгой секретности»[82]. В частности, в феврале 1857 г. министр иностранных дел  А.М. Горчаков писал Н.Н. Муравьеву: «Цель отправления Графа Путятина должна быть сохраняема в величайшей тайне, а потому предлогом поездки его избрано следующее поручение: осмотр берегов Восточной Сибири и избрание места для нового порта»[83].

Многих волновал вопрос, как Посланник достигнет Пекина. Граф Путятин предлагал «… отправиться вслед за курьером, не ожидая согласия китайского правительства, угрозами и силой дойти до Урги и взяв ее приступом держать как залог успеха переговоров»[84]. Однако это предложение было отклонено правительством и прежде, чем отправить посольство, в Трибунал внешних сношений Цинской империи было послано специальное письмо от 2 февраля 1857 г., где излагались миролюбивый характер и цели миссии Е.В. Путятина[85].

«Путятину поручалось заключить договор, который юридически закреплял бы за Россией левый берег среднего Амура и морское побережье к югу от низовьев этой реки.

Путятин должен был также договориться об уточнении русско-китайской границы  на ее западном участке, взяв за основу линию китайских караулов, существовавших к моменту заключения русско-китайского Кульджинского договора (1851 г.)»[86].

Забегая несколько вперед, отметим, что сразу Пекина достичь Е.В. Путятину не удалось: в силу своего гордого и упрямого нрава, он пренебрег китайскими церемониями и не был допущен в столицу: «Путятин сумел войти в Пекин только в составе международного посольства вместе с представителями Англии и Франции»[87]. C самого начала граф был за силовые методы воздействия на китайское правительство. В депеше от 17 (29) декабря 1857 г. из Гонконга он писал: «Полагают, что самое действенное средство, не приступая к явным наступательным действиям, состоит в учреждении блокады обеих устьев реки Пейхо… такие действия останутся для меня единственным средством принудить Китайское Правительство, склониться на наши требования…»[88].

До вступления англо-французских войск в Пекин миссия Е.В. Путятина сперва пребывала в Шанхае, а позже, с ноября 1857 г., – в Гонконге, откуда отсылал отношения на имя Директора Азиатского Департамента. В них граф высказывал весьма интересные соображения по самым различным аспектам русско-китайских отношений. Интересно, например, высказывание дипломата о значении кяхтинской торговли: «… Россия могла бы без важной потери, приостановить Кяхтинскую торговлю, или по крайней мере не считать временное прекращение ее делом для себя опасным. Уверенность Китайского правительства в необходимости этой торговли для России есть одна из главных причин неудачи наших политических сношений с Пекином»[89]. Е.В. Путятин в противовес торговле через Кяхту предлагал добиваться установления и развития морской торговли с Китаем. При этом залогом ее успеха он считал «морской провоз чая в Россию»[90]. В вопросе о распространении христианства в Китае граф придерживался позиции, высказанной им в отношении от 2 (14) ноября 1857 г.: «Смотря на все здесь происходящее, я не могу не прийти к тому заключению, что и для нас настало время, конечно не в самом Китае, где оно уже пропущено, но на пределах сего Государства, входящих теперь в состав нашей Империи, употребить большую духовную деятельность, которая если и поздно, но всегда доставляет самое твердое и благотворное влияние Христианскому народу над языческими племенами»[91]. Одним словом, граф предлагал усилить православную проповедь среди малых народов, населяющих территории, которые планировалось присоединить к Российской империи после заключения трактата с Китаем…

«Осознав бесполезность действий Путятина, министерство иностранных дел изменило ему инструкцию, назначив его начальником отдельной эскадры для наблюдения за действиями союзников, а Муравьеву напомнило о его полномочиях при разграничении. В отчетах МИД за 1857 г. Горчаков писал, что ни в одном из отношений (разграничение по Амуру, сухопутная торговля…), которые Россия желала выговорить у китайцев, не представилось настоятельной необходимости прибегнуть к оружию для достижения цели. «Новые сведения, доставленные Путятиным и Муравьевым, зрелое обсуждение предмета скоро убедили МИД в бесполезности отступления от системы, которой мы постоянно руководствовались в настоящем деле.

Сухопутная демонстрация, как и морская, в последствии предложенная Путятиным окончательно отменены»»[92]. Таким образом, как и в случае с переговорами в Японии в 1853-1855 гг., на долю Путятина вновь выпала задача мирным путем добиться того, чего западные державы добивались на Востоке силовыми методами. Как известно, англичане тогда же в 1858 г. подписали с Китаем Тяньцзиньский договор об открытии портов и легализации торговли опиумом. Однако подписанию англо-китайского трактата предшествовали захват Гуаньчжоу и высадка десанта близ Шанхая и Тяньцзиня[93].

Через Е.В. Путятина Российское правительство «хотело также предложить Китаю помощь в виде поставок оружия и предоставления военных инструкторов с целью усиления обороны страны в условиях англо-французской агрессии»[94]. Когда же Е.В. Путятин в Тяньцзине обратился к китайскому правительству с подобным предложением, «ему было объявлено, что император благосклонно согласился принять винтовки и пушки, но приезд русских офицеров в данное время не желателен»[95]. Впоследствии «в 1861-1862 гг. Россия передала Китаю 10 тыс. нарезных ружей, батарею из 6 орудий с боеприпасами, боевые ракеты и запчасти»[96].

В инструкциях Путятину также предлагалось предложить официальному Китаю (с большим количеством оговорок!) помощь в Маньчжурии для подавления там войск тайпинов. Однако «как свидетельствуют документы, Е.В. Путятин не воспользовался предоставленным ему правом посулить маньчжурам ненужную им защиту в Маньчжурии. А тем более не предлагал им широкой помощи в виде российских войск»[97].

Относительно точки зрения выдающегося русского дипломата на события, имевшие место в Китае в связи с восстанием тайпинов, стоит обратить внимание еще на один важный момент. «По мнению Е.В. Путятина, «в случае принятия китайцами предложения англичан или французов содействовать им в укрощении внутренних восстаний, России никак не должно уклоняться от участия в этом деле»»[98]. Однако русское правительство наотрез отказалось поддержать эту инициативу Посланника.

Переговоры Е.В. Путятина с китайскими уполномоченными Гуй Ляном и Хуа-шана продолжались около года и 1 (13) июня 1858 г. в г. Тяньцзине был подписан русско-китайский трактат из 12 статей[99]. Согласно договору, высокие стороны гарантировали неприкосновенность российских граждан в Китае и китайцев в России. Корабли российского флота получили право заходить в открытые китайские порты (Шанхай, Нинбо, Фучжоу и др.). От услуг российских военных инструкторов китайская сторона отказалась наотрез, а помощь в виде поставок вооружения принять согласилась. Что же касается вопроса разграничения территорий, то здесь за основу был взят подписанный к тому времени Айгунский договор (16 (28) мая 1858 г.) и в дополнение лишь была предусмотрена широкая программа по уточнению линии границ с подробным  ее описанием и составлением карт. В договоре подтверждалось право Российской Империи содержать в Пекине Духовную Миссию[100].

Итоги миссии Путятина были тщательным образом проанализированы Особым комитетом, и уже через два с половиной месяца были учтены при разработке инструкции новому Посланнику в Китай Н.П. Игнатьеву, подписавшему в 1860 г. Пекинский договор[101].

 

IV

После подписания Тяньцзиньского трактата Путятин вернулся в Европу в качестве военно-морского атташе в Лондоне. «За границей Путятин заинтересовался вопросами образования и опубликовал книгу «Проект преобразования морских учебных заведений, с учреждением новой гимназии»»[102]. На должности атташе он прослужил до 1861 г., когда был назначен министром просвещения с одновременным присвоением ему звания полного адмирала. По замечанию П.Э. Подалко, император принял решение о таком назначении «видимо, считая столь удачное превращение Путятина из военных моряков в дипломаты свидетельством его чиновничьей универсальности»[103]. Но выдающийся дипломат не смог справиться с целым рядом внутриполитических проблем, навалившихся тогда на российское правительство. Потому министерская карьера Е.В. Путятина продолжалась всего около полугода: с июня по декабрь 1861 г. Однако и за это короткое время «им был осуществлён ряд реформ в области высшего образования: были введены матрикулы (зачётные книжки), обязательное посещение лекций и плата за обучение. Последние два нововведения особенно больно ударили по разночинной молодёжи. Путятин, будучи очень религиозным человеком, решил полностью перевести начальное образование в сферу деятельности церкви. По его указу вводились специальные двухгодичные курсы для преподавателей начальной школы, куда могли поступать только выпускники духовных семинарий. Также большой резонанс получил циркуляр от 21 июля 1861 года, которым запрещались любые студенческие собрания»[104]. Уже после отставки он был избран почетным членом Российской Академии Наук и назначен членом Госсовета, как бы «в утешение»[105]

В кризисный для Российской Духовной миссии в Иерусалиме период (конец 1870-х – начало 1880-х гг.) граф выступил активным сторонником сохранения миссии и учреждения Православного Палестинского общества. На рубеже 70-х –80-х гг. XIX века в Палестине сложилась довольно сложная ситуация, связанная с тем, что русские паломники остались фактически без покровительства, так как существовавшая тогда Палестинская Комиссия не проявляла о них должной заботы, а у Русской духовной миссии не хватало средств для обустройства приютов в Святых местах. «Некоторые из влиятельных российских государственных деятелей, побывавших в Палестине и познакомившихся с деятельностью миссии, становились ее горячими сторонниками и заступниками. Среди них следует назвать графа Е.В. Путятина…»[106].

После смерти супруги – Марии Васильевны Путятиной (урожденной Ноульс, 1823-1879 гг.) – Е.В. Путятин уехал из России[107]. Именно тогда – в 1880 г. – ему довелось побывать в Святой Земле и увидеть своими глазами то, что испытывали там наши паломники.

Идея создания Православного Палестинского общества возникла еще в 1870-х гг. Одним из ее активных сторонников был В.Н. Хитрово, выдающийся общественный деятель, будущий секретарь Общества. Однако, в связи с началом русско-турецкой войны 1877-1878 гг., дело об учреждении Общества было отложено «в долгий ящик». Но в 1879 г. противоречия между Палестинской Комиссией и Духовной миссией достигли апогея: «Палестинская Комиссия приняла решение во что бы то ни стало добиться закрытия Русской духовной миссии в Иерусалиме»[108]. Именно в это время с большей силой в российском высшем обществе развернулось движение за учреждение Палестинского общества. Однако поначалу дело практически не двигалось, и, кроме слов одобрения, взявший на себя инициативу по созданию Общества В.Н. Хитрово не встречал никакой поддержки среди окружающих. Трудно сказать, чем бы окончилось это предприятие, если бы однажды ему не повезло: он «обрел верного и надежного союзника, благодаря которому вопрос о создании Палестинского общества начал постепенно продвигаться вперед. Этим союзником стал граф Е.В. Путятин, только что вернувшийся из Иерусалима… Благодаря графу Путятину, изменилось отношение к В.Н. Хитрово высшего петербургского общества, которое раньше смотрело на него с предубеждением»[109].

В мае 1882 г. Общество начало свою деятельность под председательством Великого Князя Сергея Александровича[110]. Устав Общества был утвержден еще до его открытия 8 мая 1882 г. в Петергофе. «Устав гласил, что Палестинское Общество «учреждается с исключительно учеными и благотворительными целями»…»[111]. Общество, с одной стороны, покровительствовало русским паломникам, следовавшим в Святую землю и распространению православия на Ближнем Востоке, а с другой – всячески способствовало развитию изучения в России Ближневосточного региона и распространению знаний о нем в Российской Империи.

Е.В. Путятин, стоявший у истоков образования Палестинского общества сразу после открытия был назначен на должность учредителя Общества, в коей состоял до самой своей смерти…

В последние годы жизни выдающийся дипломат, политик и общественный деятель был удостоен еще двух высоких наград в прибавление к уже имеющейся массе орденов и медалей. «1 августа 1881 г. Путятин был награжден… Орденом восходящего солнца первой степени. Как говорилось в указе японского императора, этот орден вручался ему за заслуги при заключении первого японо-российского договора и за покровительство японцам в России»[112]. А в мае 1883 г. «старый адмирал получил свою последнюю награду – орден св. Андрея Первозванного, являвшийся высшим орденом Российской империи»[113].

«Е.В. Путятин скончался в Париже, в октябре 1883 г [114] и был похоронен, согласно его последней воле, в Киево-Печерской лавре рядом с могилой его жены. Через год его дочь Ольга уехала в Токио для работы в православной церкви, где прослужила делу Христа в течение трех лет. Надо заметить, что графиня О.Е. Путятина помогала не только Японской Православной Миссии – очень высоко оценен потомками ее вклад в жизнедеятельность Палестинской Православной миссии: на ее средства, например, построены амбулатории в Назарете и Бет-Джале[115].

В Иерусалиме в Александровском подворье «рядом с порогом «Судных врат» установлены 23 чёрные мраморные метровые мемориальные доски с именами русских жертвователей  и  датами  их  упокоения»[116]. Среди этих имен одно из первых мест занимает имя Е.В. Путятина, а рядом – его дочери графини Ольги.

 

 

                                                                                     

 



[2] БСЭ. – 3-е изд. – Т.21. – М., 1975. – с. 242.

[3] См., например: Подалко П.Э. Япония в судьбах россиян: Очерки истории царской дипломатии и российской диаспоры в Японии в конце XIX – начале XX века. – М., 2004. – с. 275; http://ru.wikipedia.org/wiki/. А в статье на сайте http://marines.home.nov.ru/putatin.html - 29.01.09 указан 1806 год, но это, вероятно, опечатка.

[5] БСЭ. – с. 242.

[6] История Отечества: Энциклопедический словарь / Сост. Б.Ю. Иванов и др. – М., 1999. – с. 262.

[8] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 20; История Отечества… – с. 299.

[10] БСЭ. – с. 242.

[12] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 20.

[13] БСЭ. – с. 243.

[14] Там же.с. 242-243.

[16] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 18.

[17] Файнберг Э.Я. Русско-японские отношения в 1697-1875 гг. – М., 1960. – с. 115.

[18] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 18.

[19] Файнберг Э.Я. Указ. соч. – с. 115.

[20] Там же.с. 116.

[21] Там же.

[22] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 19.

[23] Гавриков А.А. Гошкевич И.А.: дипломат, востоковед, путешественник // Вестник Международного центра азиатских исследований. – Иркутск, 2008. – № 14. – с. 65 и http://www.ckitalets2000irkutsk.narod.ru/goskevich.htm. – 29.01.09.

[24] Там же. О шхуне «Хэда» см. ниже.

[25] Кутаков Л.Н. Россия и Япония. – М., 1988. – с. 128.

[26] Россия и Восток: Учеб. Пособие / под ред. С.М. Иванова, Б.Н. Мельниченко. – СПб., 2000. – с. 399.

[27] Там же.

[28] Гончаров И.А. Фрегат «Паллада»: Путевые очерки. – Иркутск, 1982. – с. 596-598.

[29] Иркутская летопись 1661-1940 гг. / Сост., автор предисл. и примечаний Ю.П. Колмаков. – Иркутск, 2003. – с. 56.

[30] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 19; Мещеряков А.Н. Император Мэйдзи и его Япония. – М., 2006. –  с. 42.

[31] Мещеряков А.Н. Указ. соч. –  с. 42.

[32] Иванова Г.Д. Культурная деятельность консульства в Хакодате // Из истории общественной мысли Японии XVII-XIX вв. – М., 1990. – с. 117; Саблина Э.Б. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и ее основатель Святитель Николай. – М.-СПб., 2006. – с. 35. Однако это не помешало некоторым из современников «под одну гребенку» расценить характер действий и Перри, и Путятина как «насильственный» (См., например: Венюков М. Россия и Восток. Собрание географических и политических статей М. Венюкова. – СПб., 1877. – с. 132.).

[33] Гончаров И.А. Указ. соч. – с. 612.

[34] Файнберг Э.Я. Указ. соч. – с. 165.

[35] Мещеряков А.Н. Указ. соч. –  с. 52; Накамура Синтаро. Японцы и русские: Из истории контактов. – М., 1983. – с. 174.

[36] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 19.

[37] Мещеряков А.Н. Указ. соч. –  с. 43.

[38] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 275.

[39] Мещеряков А.Н. Указ. соч. –  с. 50-51.

[40] Иванова Г.Д. Указ. соч. – с. 128.

[41] Уэно Е. Весточка из далекого прошлого // http://ricolor.org/rz/iaponia/jr/ist/hada/ - 28.01.09. Сам Е.В. Путятин жил в храме Хосэндзи.

[42] Иванова Г.Д. Указ. соч. – с. 124.

[43] Гончаров И.А. Указ. соч. – с. 617. Автор настоящей статьи приносит свои извинения читателю за то, что в опубликованной ранее статье об И.А. Гошкевиче «отправил» миссию Путятина на судне «Грета» в полном составе (См.: Гавриков А.А. Указ. соч. – с. 66 и http://www.ckitalets2000irkutsk.narod.ru/goskevich.htm). 

[44] Иркутская летопись (Летописи П.И. Пижемского и В.А. Кротова). С предисл., добавлениями и примеч. И.И. Серебрякова  // Труды ВСОИРГО. – Иркутск, 1911. – № 5. – с. 355.

[45] Гавриков А.А. Гошкевич И.А.: дипломат, востоковед, путешественник // Вестник Международного центра азиатских исследований. – Иркутск, 2008. – № 14. – с. 66 и http://www.ckitalets2000irkutsk.narod.ru/goskevich.htm. – 29.01.09. По другой версии, «отряд» был высажен англичанами в Гонконге.

[46] Иркутская летопись (Летописи П.И. Пижемского и В.А. Кротова)… – с. 356. В летописи Путятин ошибочно назван Евгением Васильевичем.

[47] Там же.с. 358.

[48] Мещеряков А.Н. Указ. соч. –  с. 52.

[49] Накамура Синтаро. Указ. соч. – с. 174-176; Россия и Восток… – с. 400-401.

[50] Гончаров И.А. Указ. соч – с. 376.

[51] Накамура Синтаро. Указ. соч. – с. 176.

[52] Файнберг Э.Я. Указ. соч. – с. 174.

[53] Мещеряков А.Н. Указ. соч. –  с. 78.

[54] ГАИО, ф. 24, оп. 11/2, ед. хр. 10, л. 3. Изначально предполагалось состав консульства ограничить консулом и его секретарем.

[55] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 20. Дополнительный договор в Нагасаки был подписан 12 (24) октября 1857 г. (Хохлов А.Н. Подготовка русских переводчиков-японистов в Японии и деятельность И.Д, Касаткина (вторая половина XIX в. – начало ХХ в.) // Восток. – 1994. – № 5. – с. 65.).

[56] Россия и Восток… – с. 401.

[57] ГАИО, ф. 24, оп. 11/1, ед. хр. 163, л. 5 об.

[58] БСЭ. – с. 243.

[60] Хохлов А.Н. Указ. соч. – с. 64.

[61] Там же.с. 64-65.

[62] ГАИО, ф. 24, оп. 11/2, ед. хр. 10, л. 8.

[63] Мечников Л.И. Европейское образование в Японии. Из воспоминаний о двухлетней службе в Японии в 70-х годах // Русские ведомости. – М., 1885. – 12 апреля.

[64] Саблина Э.Б. Указ. соч. – с. 55.

[65] Там же.с. 12.

[66] Там иже.с. 12.

[67] Дневники святого Николая Японского: в 5 тт. / Сост. К. Накамура. – Т. 1. – СПб., 2004. – с. 84. Об участии графа Путятина в судьбе Русской духовной миссии в Иерусалиме см. ниже.

[68] Там же.с. 157.

[69] Авраамий, архим. Первый благовестник православия в Японии, архиепископ Николай (Касаткин) // Сергий (Страгородский), архим. По Японии (записки миссионера). – М., 1998. – с. 214; Дополнительные сведения к именному указателю // Дневники… – Т. 1. – с. 417.

[70] Дневники… – Т. 2. – СПб., 2004. – с. 263.

[71] Хроника жизни за неделю // Восточное обозрение. – СПб., 1887. – 08 января.

[72] Цит. по: Уэно Е. Указоч.

[73] Дневники… – Т. 2. – с. 291. См. запись от 30 мая 1887 г.

[74] Там же.

[75] Там же. – Т. 1. – с. 218-219.

[76] Саблина Э.Б. Указ. соч. – с. 56. Подлинный текст настоящего «Рапорта» хранится в АВПРИ, ф. Японский стол, оп. 493, д. 1056, л. 62-73 об. и был опубликован в журнале «Миссионер». – М., 1879. – №№28-29. – с. 1-24.

[77] Брежнев А.А. Россия и крестьянская война тайпинов // Документы опровергают. Против фальсификации истории русско-китайских отношений / Отв. ред. С.Л. Тихвинский. – М., 1982. – с. 179-180.

[78] Цит. По: Брежнев А.А. Указ. соч. – с. 180.

[79] Там же.

[80] Там же.с. 183.

[81] Козюра А.В. Дипломатическая деятельность Н.Н. Муравьева – превышение полномочий? // Вестник Международного центра азиатских исследований. – Иркутск, 2008. – № 14. – с. 129.

[82] Он же. Н.Н. Муравьев и русско-китайский кризис (1856-1857 гг.) // Дуловские чтения 1997 года (Секция истории): Материалы докладов и сообщений, декабрь 1997 г. – Иркутск, 1998. – с. 32-33.

[83] ГАИО, ф. 24, оп. 11/1, ед. хр. 109, л. 1.

[84] Цит. по: Козюра А.В. Н.Н. Муравьев… – с. 33.

[85] Повальников С.И. Война Англии и Франции против Китая (вторая «опиумная» война 1856-1860 гг.) и позиция России // Документы опровергают… – с. 263.

[86] Там же… – с. 265.

[88] ГАИО, ф. 24, оп. 11/1, ед. хр. 109, лл. 181 об. – 182.

[89] Там же. л. 102.

[90] Там же. л. 103.

[91] Там же. лл. 151-151 об. 

[92] Козюра А.В. Н.Н. Муравьев… – с. 34-35.

[93] Васильев Л.С. История Востока. В 2 тт. – Т. 2. – М., 2001. – с. 200.

[94] Россия и Восток… – с. 268.

[95] Там же.с. 269. См. также: Брежнев А.А. Указ. соч. – с. 195.

[96] Брежнев А.А. Указ. соч. – с. 195.

[97] Там же.с. 191.

[98] Там же.с. 194.

[99] В предложенном Е.В. Путятиным проекте трактата содержалось 14 статей, но ряд его требований был отклонен китайской стороной (ГАИО, ф. 24, оп. 11/1, ед. хр. 109, лл. 156-161 об.).

[100] Россия и Восток… – с. 269.

[101] Брежнев А.А. Указ. соч. – с. 197.

[102] http://ru.wikipedia.org/wiki/. Во многом приведенным фактом объясняется неслучайность выбора императора при назначении впоследствии графа Е.В. Путятина министром народного просвящения.

[103] Подалко П.Э. Указ. соч. – с. 20-21.

[105]Подалко П.Э.Указ. соч. – с. 21.

[106] Воробьева И.А. Русские миссии в Святой земле в 1847-1917 годах. – М., 2001. – с. 90.

[108] Воробьева И.А. Указ. соч. – с. 92.

[109] Там же.с. 93-94.

[110] Россия и Восток… – с. 30.

[111] Там же.с. 31.

[112] Уэно Е. Указ. соч.

[114] Саблина Э.Б. Указ. соч. – с. 56.




Вернуться на главную страницу

Хостинг от uCoz